Ксения Хмельницкая

Килания и гномы

Часть II. Полукровки.
Часть I
Часть III

За много лет до рождения Килании, а если быть точнее, то в 2099 году, в дремучих лесах на границе Орландии и Нарнии случилась довольно странная история. Она началась в день Летнего Праздника, в который Старая Нарния собиралась на Танцевальной Поляне поплясать с фавнами и послушать легенды о Прошлых Днях, когда страна была свободна, когда живы были дриады и наяды, когда на Летний Праздник приезжал веселый толстяк Силен с сыном и дочерьми, превращавшие воду в вино, когда Нарнией правили добрые Короли и Сам Аслан... Любили нарнийцы послушать и о временах власти Белой Колдуньи - существа гораздо более страшного, чем люди, ничего не знающего ни о жалости, ни о чести. На целых сто лет покрыла тогда Колдунья землю глубокими снегами, заморозила реки и сердца, а непокорных превратила в каменные статуи. Но на помощь Нарнии пришли легендарные Царственные Дети и с помощью Аслана победили Колдунью, вернув миру лето и свободу...

И вот в этот Праздник немолодой уже фавн мистер Вольтинус увидел среди зрителей совсем юную, ослепительно рыжую гномийку. Толстенькое, косматое создание с горящими от восторга глазами, показалось Вольтинусу настолько очаровательным, что он вышел из круга и подошел к гномам. Гномийка, которую звали Рэн, давно уже считала фавнов самыми прекрасными существами, а почтительный тон и изысканная речь Вольтинуса привели ее в такой восторг, что она даже согласилась принять участие в танце фавнов, к большому удовольствию зрителей, которым в эти печальные и тревожные годы не так уж часто выпадала возможность от души посмеяться. Однако фавны, хотя они как раз одни из самых больших любителей шуток, слишком хорошо владели искусством танца, чтобы тут же, не сговариваясь, не перестроиться так, что Вольтинус с Рэн оказались в центре сплетаемого ими причудливого узора. Вольтинус же, легко кружась вокруг раскрасневшийся гномийки, руководил и ее танцем, получившимся красивым и несложным.

Но гномы, в отличии от фавнов, физически не могут кружиться всю ночь напролет, а потому Вольтинус с Рэн вскоре вернулись к зрителям, а потом отошли и от них, и, побродив по лесу, сели рядом среди корней высокого вяза. Гномийка недоумевала и радовалась тому, что совершенно взрослый фавн пренебрег танцами ради разговора с ней, и любовалась его сказочно прекрасным лицом. Вглядывался и Вольтинус в свою маленькую спутницу, чувствуя, как все больше пленяется ее румяными щеками, широко раскрытыми серыми глазами, курносым носом, развивающимися, точно рыжие языки пламени, волосами и веселым смехом. Зеленая с желтым одежда Рэн, как и других гномиек, почти не отличалась от мужской - колпак с помпоном, кафтан, плащ, штаны и сапоги с загнутыми носами. Только колпак был немного больше, сапоги выше, пояс уже, кафтан длиннее, а колечки, браслет и ожерелье изящней, чем у тех гномов, кто не пренебрегал подобными безделушками. Все это необычайно шло Рэн, и Вольтинус, одинокий, как и большинство фавнов, неожиданно ясно понял, что никогда больше не будет по-настоящему счастлив ни в лесу, ни в своей светлой просторной пещере, если это смешное, так непохожее на него создание, не войдет в его жизнь, не наведет основательного беспорядка в пещере, не изменит беспечный полет его танца, центром которого будет, как сегодня, эта юная дочь земли...

-- Сколько тебе лет, Рэн? - задумчивый взгляд темно-карих глаз фавна изменился, как у зверька, уловившего далекий, одному ему только ведомый звук.

-- Шестнадцать, мистер Вольтинус.

-- Ты очень юна, Рэн. За тобой, наверное, и из гномов никто еще не ухаживал?

Гномийка еще шире распахнула глаза и растерянно качнула головой. Во взгляде ее промелькнуло что-то почти молящее...

-- А я фавн, и фавн немолодой. Тебе нравится как я танцую, как рассуждаю о вещах, неизвестных гномам. Так молодых фавнов иной раз поражает увлеченная речь гнома о кузнечном деле или размышление кентавра о судьбах мира... Кажется: именно у них и есть настоящая жизнь... А если я сейчас скажу, что за всю свою жизнь не встречал более удивительного, более прекрасного создания, чем ты, и я не раздумывая брошусь хоть в драконий огонь за твой единственный взгляд... - а, видит Аслан, так оно и есть! - то, может случиться, тебе покажется, будто ты и сама полна тем же чувством, что внушаешь мне. Но я никогда не простил бы себе, если б узнал со временем, что своими речами привел тебя к ошибке... Сейчас я уйду, и вновь мы увидимся с тобой только через год. Все это время я буду молить Аслана, чтобы Он не дал мне принести тебе несчастья. Накануне следующего Летнего Праздника я встречусь с кентаврами и, если получу их благословение, на Танцевальной Поляне буду просить твоей руки, Рэн. Если мои слова тебе небезразличны, - поднявшись, скороговоркой прибавил Вольтинус, - помолись и ты...

-- Подожди, - испуганно прошептала Рэн. Она протянула руку, словно желая задержать фавна, но, смутившись, вновь опустила ее, - я же не умею молиться...

Вольтинус почувствовал, как замерло в груди сердце, но его тихий, напевный, чуть печальный голос почти не изменился, когда он ответил:

-- Тебе и не нужно молиться, Рэн, если... Если ты не предполагаешь, что могла бы принять мое предложение.

-- Если бы вы, - очень серьезно ответила гномийка, - сделали бы его уже сегодня, то я бы и приняла его уже сегодня. Если же вы считаете, что нужно ждать, значит я буду ждать год или... В общем, сколько будет нужно. В нашей семье Аслана считают детской сказкой - ну, вроде дриад или Рождественского деда... Но раз вы верите в него, то буду верить и я. И молиться буду. Только я не знаю как.

Вольтинус прислонился к дереву, мысли его спутались, сердце отчаянно колотилось о ребра. Он вымученно улыбнулся:

-- Я должен был сообразить, что гномы все решают очень быстро. Теперь моя затея с испытательным сроком уже не кажется мне столь разумной, как прежде... Но я знаю, что она была правильной... Спасибо за твои слова, Рэн. Они словно звезды будут освещать мою жизнь, хотя... Мне будет сложнее не видеть тебя весь этот год, зная, что и ты ждешь нашей встречи... Сейчас я, наверное, совсем не похож на взрослого мудрого фавна, каким мог показаться тебе в начале нашего разговора... Ты еще не разочаровалась во мне?

Рэн изумленно подняла брови:

-- Почему вы так спрашиваете, мистер Вольтинус? Если я говорю, что согласна стать вашей женой, как только вы решите, что я уже достаточно взрослая, то значит я говорю не о том чувстве, которое может угаснуть, как искра.

-- У нас говорят, что гномы взрослыми рождаются, и, кажется, я сейчас понял, что под этим имелось ввиду... Может быть, ты и вправду уже сейчас ясно видишь, что в твоем сердце родилась настоящая любовь, а не мираж, не призрак, но... Даже в этом случае все не так просто: я никогда не слышал о межплеменных браках, Рэн, и не знаю, как относится к ним Аслан, - Вольтинус осекся, пытаясь сообразить, как можно объяснить гномийке, что несогласие Аслана совсем не то же самое, что несогласие родных, с которым им еще наверняка предстоит столкнуться, - в конце концов Он сотворил мир и наши племена, а потому Он единственный имеет право на подобные запреты...

Вольтинус замолчал, чувствуя, что говорит не о том. Ведь дело здесь в общем-то даже не в праве...

Но для Рэн это не имело большого значения: раз мистер Вольтинус считает, что мнение Аслана можно узнать, и что оно настолько важно - значит все так и есть.

-- Мы же можем просить Его сделать для нас исключение, а через год вы узнаете, согласился Он или нет, - по-своему закончила она мысль фавна, - но как мне надо просить?

-- Постарайся поверить, что Он находится рядом, а ты Его просто не видишь, как во время ночных разговоров у потухшего костра. И говори с Ним, как говорила бы с родителями, которые могут и не выполнить твою просьбу, но не из каприза, а по каким-то, пока непонятным тебе причинам. И в любом случае они тебя поймут, пожалеют и помогут...

-- Я постараюсь, - просто сказала гномийка.

Вольтинус и Рэн действительно не виделись целый год. Фавн, сказываясь больным, вообще довольно редко выходил из пещеры, читая, думая, молясь и играя на флейте. За этот год он сочинил несколько прекрасных мелодий, которые исполняют в Нарнии по сей день. Рэн же с головой ушла в работу. Днем она суетилась по хозяйству, помогая своей толстой веселой мамочке, а вечерами довольно рано уходила в спальню - крохотную комнату в их подземном жилище, и, по ее собственному выражению, "начинала готовиться к новой жизни". Рэн сшила себе свадебное платье, сшила плащ, сплела несколько поясов, связала шарфы и безрукавки Вольтинусу и принялась мастерить всякие нужные в хозяйстве вещички. "Даже если свадьбы не будет, - размышляла Рэн, - многое я смогу подарить мистеру Вольтинусу. Зато, если он позовет меня, я буду совершенно готова". Притомившись, Рэн гасила свет и какое-то время занималась тем, что вначале называла игрой: она представляла, будто в комнате есть скрытое темнотой окошко, а к нему бесшумно подходит огромный лев.

-- Здравствуй, - говорила Ему Рэн, а потом, помолчав, рассказывала о своей любви к мудрому и прекрасному фавну, или обещала, что будет хорошей женой, хорошей нарнийкой и в него, Аслана, будет верить, а то начинала доказывать льву, что он должен разрешить мистеру Вольтинусу жениться на ней...

Эта "игра" продолжалась больше полугода, но однажды ночью, когда Рэн уже собралась погасить светильник и поговорить с Асланом, она неожиданно ощутила, что Он действительно находится рядом, причем не за выдуманным окном, а здесь, в комнате.

Рэн, как любой гном, меньше всего была склонна к мечтам. Она привыкла жить в видимом, осязаемом мире, однако сейчас предельно ясно чувствовала присутствие Того, Кто и оставаясь невидимым, был более настоящим, нежели выложенная камнем землянка и освещавший ее медный, сделанный в виде дракона, светильник. И Рэн признала реальность Встречи со свойственной гномам быстротой и решительностью, не колеблясь ни в тот миг, ни позже, как не колебалась, увидев в своем сердце любовь к Вольтинусу...

Фавн свою тайну доверил только лучшему другу - Думнусу. Тот вначале принял признание приятеля за остроумный розыгрыш, и Вольтинусу с трудом удалось убедить смешливого и непоседливого, как солнечный зайчик фавна в том, что его слова не шутка, и, главное, не та шутка, которую стоит сейчас же разболтать соседям. Но и поверив Вольтинусу, Думнус продолжал считать все это чрезвычайно забавным и с тех пор нередко забегал к Вольтинусу рассказать придуманный им новый танец с участием гномийки или предложить Вольтинусу немедленно отрастить солидную бороду, чтобы порадовать тещу, или поинтересоваться, а не устроил ли Вольтинус у себя потайную кузницу, где теперь и проводит время...

Иногда шутки приятеля сердили Вольтинуса, но в общем его присутствие даже успокаивало, потому что складывалось впечатление, что свадьба с Рэн - вопрос решенный...

Хотя Думнус и обещал Вольтинусу никому не говорить о гномийке, он не удержался и шепнул о ней паре приятелей. Те - еще кому-то, и довольно скоро все фавны с веселым смехом шептались о "страшно секретной шутке, которую выкинул этот старый Вольтинус". Правда, дальше тайна все-таки не ушла: во-первых, единственными во всей Нарнии знать о такой нелепице фавнам казалось смешнее, а во-вторых, смех смехом, но они вовсе не хотели обидеть своего родича. Кроме того, чем больше времени проходило, тем сильнее фавны начинали ощущать себя в роли своеобразных покровителей двух влюбленных, и в их шуточных песнях о Вольтинусе все чаще звучала нежность...

Так что болтовня Думнуса даже принесла некоторую пользу.

Гномийка же не делилась своим секретом ни с кем кроме Аслана. Месяца через три после Летнего Праздника, когда ее танец среди фавнов подзабылся, Рэн осторожно стала разузнавать отношение своих родных к межродовым бракам. Чтобы не вызвать подозрений, она спрашивала, были ли вообще подобные случаи в истории Нарнии. Потемнев лицом, гномы отвечали, что сразу после войны ходили слухи о гномах-предателях, обрезавших бороды и смешавшихся с тельмаринцами.

-- Нет, ну а до войны? Разве, например, кентавры никогда не влюблялись в женщин или великанш, или гномы в фавниек?

-- Странный вопрос! - возмущенно отвечали ей, - сама подумай: ну как можно влюбиться в существо иной породы?!

Таким образом Рэн довольно скоро убедилась, что гномы их с Вольтинусом не поддержат и не поймут. Ей оставалось только радоваться, что у нее не было близкой родни среди черных гномов, которых сама мысль о подобных браках приводила в ярость.

Впрочем, настроение гномов хотя и печалило, но не очень беспокоило Рэн даже на первых порах, а уж после встречи с Асланом гномийка прониклась уверенностью, что никто не сможет помешать ее браку, если Великий Лев одобрит его. Другое дело, что угадать Его отношение к свадьбе Рэн не могла. Она видела, что Аслан рад их любви и Он не оставит ни ее ни Вольтинуса, как бы ни сложилась их жизнь. Но, если раньше Рэн в глубине души не могла поверить тому, что они с Вольтинусом не смогут быть вместе, то теперь она ясно представляла себе возможность и такого пути. Он был бы тяжел и суров, исполнен не очень понятного пока, но величественного смысла, и похож на этот год ожидания. Только вместо, возможно краткой, встречи на Танцевальной Поляне, впереди была бы встреча у лап Аслана...

Между тем время шло. Миновал Зимний Праздник, после которого неуемный Думнус сообщил "простуженному" Вольтинусу:

-- А твоя прекрасная гномийка тоже приболела, и просила, если кто вспомнит ее танец с фавнами, передать, что с радостью повторит его летом. Вообще, сильно я подозреваю: твоя невеста подвернула свою маленькую ножку, готовясь к Зимнему Танцу.

Вольтинус, скрывая улыбку, только рукой махнул на шутку приятеля: за эти шесть долгих месяцев его все чаще и сильнее охватывало чувство, с каждым разом все более походившее на беспросветное отчаяние и убивавшее веру в то, что Рэн действительно могла полюбить его. Слова Думнуса вернули Вольтинусу надежду и зима прошла для него гораздо легче, чем осень. Когда же весна пробудила лес к новой жизни, фавн почти поверил, что Аслан дарует ему счастье быть с Рэн. Однако когда наконец приблизился им же самим установленный срок похода к кентаврам, надежда в его сердце стала таять, как снег в глубоком ущелье, таившийся до прихода лета. И потому, покинув однажды до рассвета свою пещеру, Вольтинус шел с твердой уверенностью в сердце, что львиные пророки запретят ему и думать о сероглазой гномийке...

Солнце поднялось уже высоко, когда фавн достиг большой лесистой долины и протекавшей по ней быстрой и глубокой реки Кентавров. Задумчиво погладив рукой готовые раскрыться бутоны шиповника, Вольтинус достал из плетеного берестяного футляра маленькую флейту - можно было бы, конечно, просто покричать, но какой же фавн будет орать на весь лес, если есть возможность этого не делать? Вначале флейта задорно пропела старинный сигнал сбора, а потом по долине заструилась надрывно-прекрасная мелодия новой песни Вольтинуса.

Вскоре до фавна донесся приближающийся стук тяжелых копыт, и наконец три благороднейших жителя Нарнии остановились перед маленьким флейтистом. Вольтинус тут же узнал Солнцемудра - рыжебородого великана-кентавра и двух его сыновей, старший из которых уже почти сравнялся статью с отцом, а младший был совсем ребенком, и его загорелое, усеянное веснушками лицо, еще не приобрело сурового выражения, свойственного взрослым кентаврам. Впрочем, мальчик, которому было лет девять, вполне мог померяться силой с крепким мужчиной, а взрослый фавн едва достигал его холки.

-- Приветствуем фавна Вольтинуса - лучшего флейтиста в этих лесах! - прогрохотал звучный голос Солнцемудра, - что привело тебя к нам сегодня?

И Вольтинус сбивчиво и путано начал рассказывать кентаврам о Рэн, о своей любви к ней и о желании узнать волю Аслана.

Заметив, как Солнцемудр наводящими вопросами придает некоторую ясность его речам, Вольтинус неожиданно понял, что, по крайней мере, кентавр-отец прекрасно знает зачем он пришел к ним. Это открытие успокоило фавна. Не то чтобы он начал надеяться, будто спокойствие и доброжелательность Солнцемудра - залог успеха, нет, просто Вольтинус в этот миг ясно ощутил волю Аслана и Его внимание к происходящему, как, не глядя, ощущают солнечный свет и тепло; и, исполняя свое давнее желание, полностью доверился этой мудрой и любящей воле...

-- Итак, ты ничего не слышал о подобных браках и это тревожит тебя? - спросил Солнцемудр, в отличие от фавна заметивший, что история уже доведена до конца. - А что можем сказать мы? - повернулся кентавр к сыну.

Мальчик вскинул голову и, чуть покраснев от волнения, ответил:

-- В Древние Дни не были редкостью межплеменные браки. С сынами иных народов сочетались дети Первых Королей - ведь кроме них не было людей в Нарнии. Но были браки и между другими народами. Так возник род кваклей и род единорогов. Так произошли многие из слуг Колдуньи. Из более поздних времен известен брак орландского короля Рама Великого и браки гномов с тельмаринцами. Есть предсказание, что когда в Нарнии снова будет Король, он...

-- Хорошо. Довольно, - усмехнулся Солнцемудр, - правда, ты забыл упомянуть Силена с детьми... Как видишь, - повернулся кентавр к Вольтинусу, - история Нарнии стоит на подобных браках. Есть благословение Аслана и на вас с Рэн, несмотря на то, что все гномы будут против вашего брака. Лучше других вас поймут звери, ибо они помнят Старую Нарнию... Не забывай об этом -  твои дети будут нуждаться в понимании гораздо больше, чем вы с Рэн. Хотя и вам я не предсказываю одно счастье - сейчас времена тяжелые. Но причина страданий не там, где мы ее ищем - не снаружи, а внутри нас... Мы забыли старые дни... Еще как-то держится внешнее  -  праздники, обряды... Но кто сегодня видит, что за ними таится целый мир, которым жили наши отцы? Из которого наша крошечная Нарния черпала силы, чтобы сохранять свободу и счастье, живя посреди бесчисленных врагов!.. Мы стоим возле самой Двери в этот мир, и так мало кто, кроме зверей, в нее теперь входит!.. А Рэн вошла. Не забывай об этом, Вольтинус. И не забывай, что страдания таких невинных существ, как она, рождаются нами, ибо они несут то, что должны были бы нести мы...   - Солнцемудр погладил курчавую бороду. - До встречи на Летнем Празднике, флейтист, - подняв на прощание смуглую руку, так что она вознеслась высоко над всеми, закончил он, и через мгновение все три кентавра с места взяли в галоп. Все еще не верящий в свое счастье и смущенный непонятными словами пророка, Вольтинус растерянно смотрел, как вылетают куски дерна из под могучих копыт. Мальчик, обернувшись на скаку, помахал фавну рукой, и все трое скрылись в дубраве. Только долина все еще дрожала и гудела от бега трех кентавров...

И вот, наконец наступил Великий Летний Праздник. Вновь нарнийцы собрались на Танцевальной Поляне и, кто затаив дыхание, а кто и спрятав усмешку в густой бороде (мол, ври, да не завирайся), но все с одинаковым удовольствием слушали рассказы кентавров и прекрасные баллады фавнов. Лишь двоих в этот день не занимали ни истории, ни песни, ни пир. Взявшись за руки, Рэн и Вольтинус сидели в стороне ото всех под старым вязом. Они то принимались делиться пережитым за этот долгий год, то замолкали, вслушиваясь в быстрый легкий перестук собственных сердец...

Здесь их и нашел Думнус:

-- Вольтинус, я убежден, что сейчас самый подходящий момент, чтобы объявить о вашем решении Нарнии: все наелись и наслушались, вот-вот начнется Танец и снова станет не до вас.

-- Рэн, - поднявшись на ноги заговорил Вольтинус, - это мой друг Думнус... Он... он все знает и... возможно, он прав...

-- Конечно же прав! - Думнус протянул руку смутившейся гномийке, свободной рукой схватил Вольтинуса и потащил их к центру Поляны, - вот сейчас Ментиус замолчит и надо объявлять. Нечего откладывать. В Праздничную Неделю, думаю, даже гномы побоятся скандалить, и уже завтра можно будет сыграть вашу свадьбу... Ты вообще представляешь, что нужно говорить? - Думнус с сомнением оглядел друга.

-- Довольно смутно...

-- Так я и думал. Но ничего - я сам все скажу!

-- Но..

-- Никаких "но"! Смотри, Ментиус уже уходит... Вперед!

Фавны, за чьими спинами стояли друзья, легко разбежались в стороны, и Думнус, вытащив Вольтинуса и Рэн в середину Поляны, весело и звонко заговорил о безумстве любви и о том, что это безумство тем не менее движет миром и благословляется Асланом, и что в эти годы скорби и потерь оно все еще остается достоянием Нарнии...

-- И сегодня я хочу вам объявить о самой безумной любви, которую я когда-либо видел. Вот перед вами Рэн и Вольтинус. Год назад на этой Поляне они встретились и полюбили друг друга, а сейчас приглашают нас на свою свадьбу!

Ждавшие этой минуты фавны заиграли на свирелях и закружились в танце вокруг влюбленных, бросая в воздух заранее собранные цветы.

Медведи, барсуки, орлы, лисы и другие говорящие звери и птицы Нарнии огласив воздух приветственными криками, присоединились к Танцу. Даже кентавры начали подпевать, взявшись за руки и раскачиваясь в такт музыке. И только гномы, столпившись в стороне от танцующих, молчали и все больше хмурились. Взгляды черных гномов были враждебны.

-- Может оно, конечно, и правду наговорил этот Думнус о кваклях и единорогах, но в рассказах о Древних Днях столько выдумок и утверждать что-либо наверняка...

-- Да хоть бы и правда! Что нам до этого! Гномы - для гномов!

-- У нас так мало женщин, и отдавать их фавнам!..

-- Мало нам слухов о гномах-предателях! - раздавались тихие мрачные голоса...

Но Думнус оказался прав: гномы и в самом деле не осмелились спорить в Праздник, только вот обиделись они из-за этого еще сильнее...

После первого танца Рэн призналась Вольтинусу, что ее свадебное платье и многие другие вещи спрятаны недалеко от Танцевальной Поляны:

-- Я знала, что мои родичи будут против нашего брака, - говорила она, мужественно пытаясь скрыть боль: злые взгляды родных разили как стрелы, - и решила, что если ты получишь благословение, то я отдам тебе все эти вещи, чтобы домашним не пришло в голову сжечь их...

-- Но ведь это прекрасно! - воскликнула услышавшая ее слова фавнийка, - пойдем, оденешь платье, а мы с сестрами сплетем вам венцы - к чему ждать утра?!

И через полчаса бледный, взволнованный Вольтинус и раскрасневшаяся Рэн в длинном платье цвета нежной весенней листвы, расшитом золотыми нитями и в изящных туфельках (наряд, который на гномийке только в день свадьбы и увидишь), с рассыпавшимися по плечам ярко-рыжими волосами подошли к кентаврам. Пророки в один голос призвали на молодых благословение Аслана, и Солнцемудр возложил на их головы сплетенные из цветов и трав пышные венки и протянул обручальные кольца. Фавны стали обносить присутствующих густым красным вином, но ни один из гномов не принял его.

-- На трезвую голову, конечно, трудно смотреть на это сумасшествие, но мы, гномы, не хотим поддаваться охватившему Нарнию безумию. Все это происходит вопреки нашей воле, и мы не желаем иметь ничего общего с такой семьей, - ответил за всех рослый чернобородый гном в темно-зеленом колпаке.

Рэн никогда не жаловалась на суровость гномов, хотя мысль о них навсегда омрачила ее счастье. Когда окончился Летний Праздник и Рэн поселилась у Вольтинуса, она время от времени пыталась сходить в гости к родной семье или передать им гостинцы с белками и барсуками, но все ее попытки помириться решительно пресекались.

В остальном же для молодой семьи настало счастливое время. Рэн без устали хлопотала по хозяйству, собирая запасы, заполняя пещеру необходимыми мелочами, украшая ее плетеными салфетками, ковриками, вышивкой... На огороде, под ее неустанной заботой, все бурно росло и плодоносило. Цветы перед входом в пещеру превратились в пышный, благоухающий ковер. Среди них, неведомо откуда, появились даже никому не известные белые пухлые цветы, похожие на звезды, сияющие среди темной зелени...

Молодую семью постоянно навещали бесчисленные гости, вознаграждавшие Вольтинуса за временное затворничество. Это были звонкоголосые смешливые фавны, всегда с удовольствием подшучивающие над Рэн и нетерпеливо ждущие ее ехидных ответов, и множество говорящих зверей, которые, как и предсказывали кентавры, очень полюбили фавна и гномийку.

А уже через год Рэн родила своего первенца Анукхаса - очаровательного малыша, похожего на нее саму, но по-фавновски легкого и изящного, с точеными чертами лица Вольтинуса. И звери и фавны души не чаяли в веселом шумном мальчике. А родители с радостью и изумлением открыли в заботах о малыше, новую грань любви друг к другу. Дни, месяцы, годы незаметно пробегали перед молодой семьей за согретыми любовью домашними хлопотами, за смехом гостей, пением Вольтинуса, веселыми играми с растущим не по дням, а по часам Анукхасом, тихими вечерами и маленькими сюрпризами, которыми супруги почти каждый день старались радовать друг друга... И когда через пять лет Рэн родила второго сына - Вамблина, Вольтинус и думать забыл о суровом предостережении кентавров, тем более, что старший сын несказанно обрадовал их с Рэн искренней любовью к братцу - замечая в первенце излишнюю обидчивость, родители вначале опасались, что он может приревновать к малышу, а он напротив, часами просиживал возле деревянной резной колыбели, наблюдая за братцем, а возвращаясь с прогулок приносил ему разноцветные камушки, цветы, травы, ягоды и свои первые смешные поделки из палочек, желудей и орехов... Вскоре братья смогли вместе играть, и родители снова радовались, видя, как буйный и грубоватый в играх Анукхас, оберегает малыша от усталости и ушибов...

Вамблин был очень похож на брата, но еще более хрупок, с темными, как у Вольтинуса, но прямыми, как у Рэн волосами и темными глазами фавна. Старшему брату он платил горячей любовью и, будучи от природы тих и даже робок, не раздумывая шел вместе с Анукхасом, куда бы ни гнало того любопытство и мечта о подвигах...

Сыновья переняли от Вольтинуса горячую любовь к музыке, пению, танцам и древним сказаниям. Конечно, они уступали ровесникам-фавнам в быстроте и ловкости, конечно, они не так быстро усваивали новые мелодии, да и голоса их, особенно у Анукхаса, были грубее и ниже, но в этих маленьких, ни на кого не похожих существах, было столько очарования, что все фавны невольно любовались ими. Правда, непоседливые детишки иной раз посмеивались над неловкостью низкорослых приятелей, и в душе подрастающего Анукхаса день ото дня стала копиться обида. Все чаще и чаще игры с маленькими фавнами кончались тем, что взбешенный Анукхас набрасывался с кулаками на обидчиков, а те убегали со смехом и песнями. Напрасно фавны просили детей не высмеивать Вольтинусов, а, от всей души любивший приятелей Вамблин и огорченные родители уговаривали Анукхаса не обращать внимание на беззлобные шутки. Заигравшиеся фавны забывали о своих обещаниях, и вновь со смехом называли друзей "тощими гномами", "крошками-великанами" или "старческими голосками", а Анукхас, если еще мог иной раз снести, когда смеялись над ним, смех над братом стерпеть не мог...

Фавны пытались звать к себе одного Вамблина (надеясь, что Анукхас уступит любимому братцу, если тот проявит твердость), но младший Вольтинус, хоть и печалился из-за размолвок с фавнами, не хотел расстраивать брата, против его желания встречаясь с "обидчиками".

С годами братья все чаще играли со зверятами, а то и вовсе одни, потому как Анукхас, который рядом с ними все острее чувствовал свою слабость, становился из года в год обидчивей и горделивее.

Вольтинус приходил в отчаяние от мысли, что дети отдалились от родичей. Печалилась и Рэн, с тревогой вглядываясь в старшего сына и ее молитвы с каждым днем становились все дольше и горячее. Впрочем, в доме давно привыкли к ее молитвам, а в первое время Вольтинус не уставал поражаться, зачем она молится словно бы по обязанности, а не только когда того душа просит.

-- Неужели ты все время ощущаешь присутствие Аслана?

-- Нет, - отвечала Рэн, - я слышу Его теперь гораздо реже, чем раньше... Наверное, так даже и правильно, хотя я не знаю, как эту правильность объяснить... Но ты ведь сам учил меня, что Он-то нас слышит всегда, а раз так, то, мне кажется, просто нехорошо, например, не поздороваться с Ним и не попросить помощи на день или не попрощаться, не поблагодарить, когда ложишься спать..

Теперь же никто не спрашивал гномийку, почему она молится так подолгу. Да она, наверное, и не сумела бы объяснить, что тревожило ее в детях. В отличие от мужа, она не находила ничего ужасного в том, что братья предпочитали общество друг друга фавнам и зверятам. Но ей виделось, что происходит это из-за какой-то сильной неправильности в их характерах. И все чаще, оставаясь одна, Рэн проливала горючие слезы, и все чаще на вышиваемых ею узорах появлялась золотая фигура Льва. "Огради, сбереги моих мальчиков", - еле слышно шептала гномийка...

Когда Вамблину пошел седьмой год, Рэн решилась пройтись по поселениям гномов, но там "сумасшедшую гномийку с двумя полукровками-бездельниками" встречали неласково. Только старый дед Аккл, соскучившийся по внучке и давно простивший ей брак с фавном, обрадовался мальчикам. Он долго расспрашивал их о жизни, любовался причудливыми танцами, слушал песни и игру на флейте, а потом, поглаживая, когда-то ослепительно рыжую, а теперь совершенно седую бороду, решительно сказал Рэн: "Перееду-ка я к вам, внучка. Поют и играют они у тебя - лучше некуда, а вот танцы, как ни хороши, но на фавновские не тянут. Попробую-ка я поучить их делу. Как-то мне не верится, что гномы смогут всю жизнь одними танцульками прожить. А станут хорошими кузнецами, да воинами, глядишь, и гномы за своих признают, даром, что мордашки у ребят фавновы"..

И, к восторгу обоих мальчиков, старый Аккл поселился в пещере Вольтинуса, которому пришлось вспомнить старую шутку Думнуса о кузнице в доме, ибо сооружение ее было первое, чем занялся Аккл. А поскольку другие гномы в пещеру Рэн идти отказывались, он приспособил в качестве помощников зверей и фавнов во главе с Вольтинусом...

Закончив со строительством, Аккл взялся за правнуков, вводя их в мир кузнечного и воинского искусства. Много раз он объяснял мальчикам - то, что они слабее гномов и не так быстры, как фавны, скорее их достоинство, чем недостаток:

-- Фавны - прекрасные разведчики: они ходят бесшумней лисы, а исчезают быстрее зайца. Но бойцы из них плохие. Гномы-воины не уступят этим переросткам-людям, а как лучники намного их превосходят. Все нарнийцы выносливее людей, но с гномами вообще мало кто сравнится, ибо гном в долгий путь может взять с собой столько поклажи, сколько те же фавны и не поднимут. Но там где нужна быстрота и верткость - там гномы проигрывают. Да и крадущегося гнома даже люди иной раз могут заметить. А в наши времена скрытность это главное. На первый взгляд может показаться, будто лучшие бойцы Нарнии - звери, они и сильны и тихи и проворны. Но ни один зверь не оденет кольчугу и ни один не стреляет из лука, что часто их очень подводит. Из вас же воины лесов выйдут справные: ловкостью возьмете там, где не возьмете силой. А научитесь стрелять из лука - так вам и к врагу подкрадываться не понадобится. Ну, а когда и придется, думаю, вы сможете подползти не хуже зверя. Что, детки, более чем достаточно...

Внимательно и серьезно слушали внуки поучения Аккла и с увлечением занялись военным искусством. Анукхас отдавался ему весь без остатка, радуясь нежданно найденному Пути. Вамблин относился к занятиям, как к занимательной игре. Главным для него было все же общение с братом и дедом.

С неменьшим пылом братья взялись и за кузнечное дело. Анукхас видел в нем продолжение пути воина, а Вамблин нечто иное, скорее напоминающее музыку. Он часто пел стоя за горном, пытаясь красотой мелодии придать совершенство форме и узорам своих работ. Видавший виды мастер-гном только диву давался, видя каким полетом фантазии отличаются узоры внуков:

-- Я видал работы старых мастеров, - говорил он Рэн, -- а уж они-то знали толк в узорах. И я тебе говорю - скоро вещи этих пострелят можно будет класть рядом со старинными. Да и сталь у них хорошая...

У Рэн немного полегчало на душе с приходом деда, а вот Вольтинус грустил все сильнее, видя, как дети уходят с дороги фавнов. Правда, вечерами они, как и прежде, самозабвенно пели, играли на флейтах или читали книги из все еще - не смотря на пережитую войну - безбрежной библиотеки лесных танцоров, но занимались мало, а танцы и вовсе забросили: если Вамблин еще мог под настроение присоединиться к праздничной пляске, то Анукхас или уходил, или угрюмо стоял в стороне. Действительно ли он разлюбил танцы или только боялся показаться смешным и неловким, Вольтинус не знал, а принуждать сына считал себя не в праве...

Зато занятия с дедом сильно повлияли на характер Анукхаса - он стал более сдержанным, менее вспыльчивым и гневливым. Но, к сожалению, отношения с фавнами от этого не исправились. А как-то раз, раздраженный их шутками Анукхас даже объявил бывшим приятелям войну и с помощью опечаленного, но полного решимости не оставлять его Вамблина стал расставлять силки и капканы, копать "волчьи ямы" и караулить в засаде с игрушечным луком. Но прежде чем "военные действия" достигли успехов, о них прознал старый Аккл и впервые в жизни выпорол внуков. Выпорол обоих, несмотря на просьбы Анукхаса не наказывать Вамблина, который участвовал в войне только ради него.

-- Ничего, - ворчал дед, - и ему наука, и тебе урок: ты старший и должен за двоих думать - плоды-то вам завсегда на двоих делить придется. А воевать нарнийцам против нарнийцев не годится. Поссорились, подрались - это ваше мальчишечье право. Но охотничье или воинское искусство против своих применять это позор и вам и мне, как наставнику вашему!

За это время окрепла дружба маленьких Вольтинусов со зверятами, и они частенько играли в войну и охоту, перенимая у друзей искусство следопытов и боевые приемы...

Так прожили братья шесть лучших лет своей жизни, окруженные заботой родителей и деда. Время летело незаметно: вот уже Анукхас превратился в высокого, стройного юношу-гнома, а Вамблин в красивого, точно маленький фавн, подростка. И тут судьба повернулась к братьям темной стороной, словно желая показать, что все их проблемы с гномами и фавнами в сущности ничто. Сначала умер постаревший Вольтинус: не по-южному суровой зимой он сильно простудился и скончался, не проболев и месяца. Рэн мужественно скрывала слезы, пытаясь поддержать своих, словно окаменевших от горя, детей. Но силы овдовевшей гномийки таяли с каждым днем, и потому, по настоянию Аккла, семья вскоре переселилась в подземное жилище одной из его дочерей, где Вольтинусов впервые встретили приветливо, пожалев и Рэн и сироток, о чьем мастерстве гномы уже были довольно наслышаны.

Но, несмотря на заботы тетушки и ее семьи, в конце лета Рэн умерла от печали...

Уступая желанию деда, Анукхас и Вамблин остались жить у гномов. Но надежда взрослых, что Вольтинусы все-таки подружатся с родичами, надежда, из-за которой Рэн согласилась оставить пещеру мужа, не сбылась. Анукхас не желал забывать о том, что гномы отреклись от его матери, а обычно веселый и общительный Вамблин погрузился в себя. Он целыми днями играл на флейте, и почти ни с кем, кроме брата и деда, не разговаривал.

Старый Аккл слабел, и внуки почти все время проводили рядом с ним, слушали его рассказы и поучения, а еще чаще сами пели ему о Прошлых Днях Нарнии и делились заветным желанием объявить войну Тельмару. Напрасно Аккл твердил, что сейчас не время для борьбы - об этом пророчествуют кентавры, это утверждает и житейская мудрость гномов: нарнийцев слишком мало и новая война сулит не победу, а гибель. "Наше спасение в скрытности - пусть люди верят, что нас не осталось, это дает надежду, что ваши правнуки сумеют собрать достаточно сил и освободить страну!".

Братья почти не спорили с дедом. Но, унаследованная ими от фавнов тоска по прежней Нарнии, накладываясь на гномское стремление что-то делать, не давала молодым Вольтинусам покоя, и, оставшись вдвоем, они строили планы своей маленькой партизанской войны, с мальчишеской самоуверенностью полагая, будто их навыков хватит, и люди не смогут обнаружить врагов и догадаться, что Старая Нарния еще жива...

Так, словно в каком-то темном сне, прошло около двух лет, на исходе которых Аккл умер. Его оплакивала вся Старая Нарния, ибо он был добр, по-гномьи мудр и никому не отказывал в помощи. Его уважали как прекрасного кузнеца, и кроме того нарнийцы помнили, что в молодости Аккл прославился в боях с Тельмаром.

Хотя к смерти деда Вольтинусы как-то были подготовлены (в последние годы стало ясно, что жизнь Аккла клонится к закату), его уход словно отрезал их от остального мира. С фавнами и гномами они и не были никогда близки, а теперь братьев тяготило даже общество говорящих животных - ведь смерть Вольтинуса, Рэн и Аккла не была для зверей таким горем, как для них. Казалось за эти годы, проведенные у постелей умирающих, братья разучились дружить с живыми...

На следующий после похорон день Вольтинусы ушли от гномов, но не вернулись в родительскую пещеру, а стали лесными скитальцами. Время от времени их старые друзья-звери пытались присоединиться к ним, но чувствуя себя нежеланными гостями, оставили братьев вдвоем, уважая их горе и надеясь на то, что взаимная любовь и лес излечат израненные сердца. Но, как оказалось, напрасно. Предоставленные сами себе Вольтинусы решились исполнить свою мечту и занялись партизанской войной с Тельмаром. Без устали бродя по лесу, они выслеживали то на одном, то на другом его конце неосторожных тельмаринцев, зашедших в лес или ночной порой отдалившихся от лагеря или деревни. Бесшумно подкравшись, братья стреляли во врагов так метко, что те падали, не успев поднять тревогу. Вольтинусы ловко уничтожали следы, и нарнийцы даже не догадывались об их занятии, а тельмаринцы не понимали причин происходящего... Старый Аккл на славу обучил внуков. Правда, нельзя сказать, что он радовался этому, наблюдая за ними из Страны Аслана...

Однажды летом братья неспешно шли вдоль берега реки Кентавров к броду, рассчитывая перейти на другой берег и пробраться к тельмаринскому лагерю. Когда брод был совсем рядом, внимание гномов привлек громкий плеск воды - кажется, кто-то уже переправлялся через реку, и шуму от этого кого-то было немало... Бег Вольтинусов был так же легок, быстр и бесшумен, как бег лесных следопытов - лисиц. И когда братья, с луками наизготовку,  достигли брода, семеро бородатых тельмаринских воинов все еще находились почти по пояс в воде. Переглянувшись, гномы выстрелили почти одновременно. Один из шедших сзади тельмаринцев упал, даже не вскрикнув, но другого от неминуемой смерти спасла их единственная лошадь - ей страшно не нравилась вся эта переправа, бурлящая вода и скользкие камни под копытами. В тот самый миг, когда Анукхас выстрелил, лошадь резко повернула в сторону и стрела вонзилась ей в круп. Пронзительно заржав, она встала на дыбы, а гномы уже стреляли вновь. Двое тельмаринцев упали в стремнину, а остальные, только теперь осознав, что попали в засаду, прикрываясь щитами, попытались отступить к поросшему густым кустарником берегу. Один из воинов споткнулся и тут же упал, настигнутый стрелой Анукхаса. Вамблин целился во всадника, но тот, заставив раненую лошадь повалиться в воду, избежал смертельного выстрела... Тут Анукхас увидел, что двое из упавших тельмаринцев живы и, снесенные течением, находятся уже возле самого берега. Рыжий гном выстрелил, но тельмаринец пригнувшись скрылся в воде, и стрела лишь скользнула по его кольчуге. Вторым выстрелом Анукхасу удалось сразить тельмаринца, но тем временем другой раненый успел скрыться в тени деревьев... Наугад выстрелив ему вслед Анукхас повернулся к оставшимся...

Застрелив мешающее целиться животное, Вамблин вновь выстрелил во всадника, но длинный, пляшущий в бурлящей воде плащ, не дал понять куда попала стрела. Гном выстрелил вторично, всадник исчез в пенящихся волнах, но нырнул он или утонул Вамблин не знал... Следующий выстрел обоих гномов был предельно точен: один из оставшихся в живых врагов исчез пронзенный двумя стрелами. Но другой уже достиг берега. Гномы выстрелили наугад, а через мгновение - более точно, разглядев сквозь кусты, как на берег вылезает и всадник. Стрела вонзилась тельмаринцу в бок, но его, невидимый среди ветвей товарищ, рванул раненого к себе...

Осознав, что они натворили, Вольтинусы с ужасом переглянулись - лагерь тельмаринцев был близко, и они могли не успеть догнать противников... Поняли ли тельмаринцы, кто напал на них? По крайней мере двое из них были ранены, а не отличить стрелы гномьей работы... Этих троих нужно остановить любой ценой! Не сговариваясь, братья кинулись к броду и, сбежав с пологого берега, вошли в воду. Гномы, высоко поднимая луки - на середине реки вода доходила им до плеч, шли настолько быстро, насколько позволяло сильное течение... Наконец стало мельче и легче идти, но тут братья сообразили, что они представляют собой слишком хорошую мишень - им даже свист стрелы не расслышать посреди бурлящего потока, и, если хоть один тельмаринец остался у реки... Берег был уже совсем близко, когда Анукхас не услышал, а скорее почувствовал опасность и резко пригнулся... Боли он не ощутил, только сильный толчок под ключицу... Схватив падающего брата, Вамблин поплыл по течению к берегу, при этом с цепенящим ужасом сознавая, что все кончено... Одна стрела упала в воду возле Вамблина, другая вонзилась ему в ногу... В глазах гнома помутилось, но он продолжал плыть и неожиданно для себя уткнулся в невидимый за застлавшим мир туманом берег. Словно издалека долетели до младшего гнома неясные крики тельмаринцев... Стоя в воде на одном колене и прижимая к себе бесчувственное тело брата, Вамблин с горечью подумал: "Еще и плен. Наверное, лучше бы выпустить Анукхаса... Почему они не идут? И почему... Аслане, почему я ничего не вижу?! Может, была еще стрела?.." Между тем плотный серый туман перед глазами гнома стал стремительно таять. Вскоре Вамблин мог разглядеть белое лицо брата, воды реки, глинистую почву и переплетение корней... Но странно: река с каждой секундой становилась видна все лучше, а лес на берегу перед ним был все также покрыт непроницаемой завесой... Вамблин встряхнул головой - нет, ничего не менялось... Или... Пожалуй, стена тумана все же отступает... Не тает, а именно отступает, отходит куда-то в глубь леса... Вамблин заставил себя вслушаться в крики тельмаринцев - нет, они не потешались над беспомощными гномами, они звали друг друга, и в голосах их угадывался страх...

Темная фигура, пройдя сквозь туман, наконец появилась на берегу справа  от гномов... Когда она стала видна яснее, Вамблин понял, что пришедший вовсе не так высок, как тельмаринцы... Пожалуй не выше их с Анукхасом... Впрочем, скорее, выше, только очень сгорблен... Можно даже сказать, скрючен... Тут отставшие клочья тумана рассеялись, и гном увидел длинные космы грязных седых волос, уродливое старческое лицо, кожаное засаленное платье... Ведьма!

С не старческой ловкостью, старуха спустилась к воде и остановилась перед Вамблином.

-- Слава Старой Нарнии! И смерть собачьим тельмаринцам! - скрипучий голос ведьмы нарушил царившую вокруг мертвую тишину. - Как счастлива старая несчастная женщина, что ее нехитрое уменье смогло принести пользу храбрейшим бойцам с врагами Нарнии! Позволит ли мне мой маленький сударь, немножко полечить его братца?..

-- Прочь!

Вамблин вздрогнул, услышав хриплый от боли голос Анукхаса.

-- Прочь, не прикасайся ко мне, нежить!

Темноволосый гном отвел глаза... Он и сам ни за какие самоцветы не позволил бы кому-то из слуг Колдуньи врачевать Анукхаса - кто в Нарнии не знает, что лечиться у ведьмы означает в лучшем случае вскорости заболеть гораздо хуже?! - но грубость к тому, кто только что спас им жизнь, покоробила Вамблина. Хотя, возможно, Анукхас был совершенно прав....

-- Уходи, - не поднимая глаз, проговорил Вамблин, - уходи, мы сами справимся.

-- Ох, простите великодушно, бедную старуху, судари мои Вольтинусы! Конечно они справятся сами, мои храбрые гномы! Глупая старая женщина, у которой одна надежда - дожить до смерти проклятущих тельмаринцев, только хотела сказать, как она благодарна защитникам Нарнии! Если бы вы разрешили ей помогать вам... Но, нет, нет, я не буду вам надоедать, я знаю, что сынам Льва запрещено говорить с детьми Госпожи Колдуньи. Я ухожу... А о собаках-тельмаринцах, посмевших ранить моих храбрых гномов забудьте - туман, который вызвала бедная старуха, заведет проклятых в самое сердце Черных Топей...

Легко вспрыгнув на берег ведьма скрылась среди могучих стволов, уже свободных от ее колдовского тумана. Людских голосов тоже не было слышно...

С трудом вытащив Анукхаса на берег, Вамблин осмотрел его рану. Спасибо Аслану, она была довольно высоко, но сквозная... Сейчас сама стрела задерживала кровотечение, а что будет, когда он ее вытащит?.. Вамблин вздрогнул: нет, об этом нельзя даже думать... Аслане милостивый, ну почему ранили не его, а брата?!.. Осторожно обломав конец стрелы, стянув с Анукхаса кольчугу и разрезав кожаную рубашку, Вамблин ухватился за торчащий из спины рыжего гнома наконечник и резко дернул. Вскрикнув от дикой боли, Анукхас вновь потерял сознание, а Вамблин, стараясь не смотреть на позеленевшее лицо брата, бережно закрыл рану травами и стянул повязкой из коры. Когда кровь перестала сочиться из-под повязки, Вамблин занялся своей раной...

Чуть передохнув, темноглазый гном соорудил небольшой плот - как бы плохо не было им обоим, но оставаться так близко от опушки и от тропы ведущей к тельмаринскому лагерю - невозможно.

Снова перейдя реку, Вамблин, невзирая на боль, до самой темноты шел по лесу, таща за собой волокуши с Анукхасом, и стараясь выбирать каменистые места, чтобы не оставить следов. Наконец, окончательно обессилив, младший Вольтинус повалился на траву рядом с братом.

Вамблин долго не мог уснуть в эту ночь. Даже не состояние брата, не боль, не усталость, не чувство стыда от того, что они чуть было не выдали нарнийцев, и не страх погони угнетал младшего гнома. Ему вспомнились старые рассказы про ведьм, и теперь Вамблин никак не мог отогнать от себя тени трех тельмаринцев, очутившихся в колдовском тумане... Им чудятся странные голоса, загадочные звуки... Мелькают какие-то уродливые, расплывающиеся фигуры... Вот им мерещится, что гномы, выбравшиеся из реки, пробегают мимо. Люди кидаются в погоню, почти настигая раненых нарнийцев, но те вновь исчезают,  схваченные оказываются корявым пнем или камнем... Люди зовут друг друга, но голоса их звучат словно бы издалека... Они зовут на помощь... Или, наоборот, уверяют, что нашли дорогу... И тельмаринцы вновь бегут куда-то среди колдовских теней, в непонятном, пугающем тумане... Ветви хлещут по лицу, цепляются за одежду... А земля под ногами начинает опасно прогибаться...

Вамблин встряхнул головой, пытаясь отогнать непрошеные видения. "Это же тельмаринцы. Враги!" - повторял он себе, но это не утешало... Положа руку на сердце, Вамблин бы вообще предпочел открытый бой с Тельмаром... Да и Анукхас, если уж на то пошло, тоже... Но они в большинстве случаев убивали мгновенно... А эта смерть в чарах, липким ужасом обволакивающих сердца... В этот миг едва слышно застонал проснувшийся Анукхас, и Вамблин, не без чувства облегчения, поднялся с земли и склонился над братом...

К несказанной радости Вамблина, рана рыжего гнома не загноилась и через несколько дней стало ясно, что на сей раз главный партизан выживет. Но рана была тяжелая, так что Анукхас больше месяца пролежал в небольшой пещерке, найденной и обжитой младшим братом. Непривычная беспомощность раздражала гнома, и только беззаветная любовь Вамблина помогла Вольтинусам прожить это время без постоянных ссор и отчаяния.

Месяца через три после сражения у брода Анукхас почувствовал в себе достаточно сил для того, чтобы продолжить войну с Тельмаром. За время болезни братья не раз обсуждали случившееся, и Анукхас давно сумел убедить брата, что это не было для них предостерегающим:

-- Ведь не может же быть войны вообще без риска! Конечно, в тот раз мы уж совсем обнаглели...

С этих пор Вольтинусы стали еще осторожней и долгое время ни нарнийцы, ни тельмаринцы ничего не знали о маленьких бойцах...

Наконец звери все же заподозрили неладное: за прошедшие три года печальные Вольтинусы довольно сильно изменились и теперь ходили с видом заговорщиков, хранящих от всех некую Тайну. Но выслеживать столь искусных следопытов оказалось непросто даже лисам.

-- И ведь самое обидное, что мы сами и учили этих разбойников, - ворчали они, в очередной раз сбившись со следа.

Зная характер братьев и их ненависть к Тельмару, звери догадывались, чем именно занимаются Вольтинусы, а то, что следы всякий раз исчезали недалеко от опушки, лишь укрепляло их подозрения.

Как-то раз, увидев, что полукровки идут в сторону тельмаринского военного лагеря, лисы послали встреченную в пути белку созвать к ним всех, кого она успеет найти....

Вольтинусы неслышными шагами шли по лесу. Их внимание уже давно привлекли птицы, слишком расшумевшиеся впереди. Осторожно-осторожно приблизились братья к подозрительному месту и разглядели пятерых тельмаринских охотников, прячущихся среди деревьев.

Усмехнувшись, Анукхас поднял лук. Он и не оглядываясь знал, что Вамблин, как тень повторил его движение. Показав знаками кто в кого стреляет, Анукхас спустил тетиву. Вторая стрела обоих гномов взвилась в воздух раньше, чем упали два первых тельмаринца... Оставшийся охотник заорал и попытался бежать, но третья стрела старшего Вольтинуса остановила его и оборвала крик...

Выйдя из-под деревьев, братья подошли к убитым тельмаринцам, обдумывая как удобней скрыть следы своей "охоты". Анукхас наклонился было, чтобы вырвать стрелу из ближайшего охотника, но вдруг поднял голову, напряженно прислушиваясь. Сомнений не было: так шумно бежать могут только люди!.. Неужели охотники были не одни?! Драконы огненные! Они же с Вамблином осматривали окрестности! Однако разбираться когда в их планы вкралась ошибка явно было некогда. Гномы бросились в сторону и, затаившись среди стволов, прицелились...

Ждать пришлось недолго: шестеро, непонятно откуда взявшихся, тельмаринцев примчались на крик погибшего товарища. Не дожидаясь, когда охотники увидят своих погибших спутников, гномы начали стрелять. Двое тельмаринцев упали со стрелой в горле, остальные, бросившись на землю, скрылись из глаз маленьких лучников...

Кивнув Вамблину, Анукхас осторожно пополз в сторону, стремясь приблизиться к тельмаринцам, чтобы целиться наверняка. Неожиданно темноволосый гном чуть потянул брата за штанину. Анукхас замер... Да, Вамблин прав - с разных сторон сюда бегут еще несколько человек... Если окажется, что охотнички пришли под охраной солдат... Анукхас выстрелил на звук и тут же откатился в сторону... Пришедший тихо вскрикнул, и в братьев полетели стрелы...

Через пару мгновений Вольтинусы убедились, что произошло худшее: кроме оставшихся в живых охотников их противниками стали четверо стремительно приближающихся солдат! Анукхас покосился на брата. Вихрем пронесся в голове вчерашний разговор - предчувствовал малыш, что ли? - пожалуй, впервые с той злосчастной битвы у брода, Вамблин решился заговорить о своих сомнениях и страхах, напомнил о тельмаринцах, которых не удалось поразить насмерть сразу и приходилось добивать (кстати, вовсе не Вамблину!)... Анукхас вчера здорово вспылил... В первую очередь от мысли, что Вамблин прекрасно знает, как его самого изводят те же самые сомнения...

-- Прости меня!

Вамблин обернулся и улыбнулся брату. Анукхас не знал никого, кто бы еще умел так улыбаться. Почти одними глазами, но каким светом, какой любовью они лучились!.. Словно забыв о зловещем свисте стрел темноглазый гном придвинулся вплотную к Анукхасу и едва слышно прошептал:

-- Аслан! Помоги нам! Сделай что-нибудь, чтобы нам не выдать Нарнию!.. Прости нас! Аслан! Пожалуйста, сделай что-нибудь, помоги нам, Аслан!..

Шепот Вамблина стих, но Анукхас знал, что брат продолжает молиться... Вспоминая потом этот миг и пытаясь понять свои ощущения, Анукхас определил случившееся, как остановку времени, как выпадение из реальной жизни... Шел бой, все мысли и чувства маленьких бойцов были направлены на то, чтобы уклониться от стрел и попытаться уйти прежде, чем восемь тельмаринцев окажутся слишком близко... Кажется, они лишь переглянулись на какой-то миг, и в тоже время сколько всего успели сказать, подумать, вспомнить за это мгновение!.. Закусив губу, рыжий гном мысленно возразил брату:

"Нет, Аслан! Не я, а он пусть останется жив!.. Если даже вся эта затея была бредовой, то Ты же знаешь - Вамблин здесь ни при чем..."

Крики людей и громоподобное рычание словно выбросили братьев обратно в мир. Схватив топоры гномы бросились вперед - чтобы ни случилось, незачем давать врагам опомниться...

Тем временем три огромных нарнийских лиса, точно бойцовые псы набросились на троих тельмаринцев, ослепительно рыжая белка швырнула увесистым камнем в голову одного охотника и тут же сама бросилась в лицо другому, а устрашающих размеров медведь (братьев всегда поражало, как такая громадина может красться почти бесшумно) с рычанием устремился к трем оставшимся...

Вскоре все было кончено. Пятнадцать пришедших в Лес тельмаринцев уже никогда и ничем не могли навредить Нарнии. Но гномы и двое лисов были ранены, а огромный медведь лежал на боку, растеряно трогая лапой крошечную стрелу в своей могучей груди...

Медленно, словно ноги их стали свинцовыми, Вольтинусы подошли к медведю. Вамблин опустился на колени...

-- А... Вы... - помутневшие от боли глаза зверя остановились на гномах, -- Что-то я... хотел... спросить... Да... Так зачем вы... всё это?..

Невнятные слова перешли в хрип, судорога пробежала по косматому телу, и медведь затих, словно уснул...

До самой ночи нарнийцы (кроме одного из лисов, слишком серьезно раненого и отлеживающегося под кустом можжевельника) уничтожали следы своего присутствия, битвы и могилы медведя... Говорить не было ни сил, ни желания. Даже белка молчала, старательно выполняя распоряжения Старого Лиса, и украдкой смахивая пушистым хвостом набегающие слезы.

Под утро, проведя несколько часов в какой-то полудреме, гномы соорудили для раненого лиса носилки и покорно побрели вслед за зверями через лес. День выдался прекрасный, но вряд ли кто из шестерых нарнийцев замечал сияние солнца, запах трав, пение птиц и журчание воды... Путники даже не сразу обратили внимание на тихое, низкое, печальное и величественное пение, донесшееся до них. Это пели кентавры, жители долины, к которой и вели гномов лисы.

Вслушавшись в слова, спутники на мгновение замерли: кентавры торжественно и сурово пели о Медведе, за други своя погибшем.

В этот миг река, вдоль которой нарнийцы шли уже несколько часов, сделала поворот, и они увидели и долину, и самих кентавров.

...С невольной робостью смотрели братья на повернувшихся к ним огромных существ, ощутимо облеченных властью свыше - до сих пор они только обменивались приветствиями на праздниках.

-- Вот они, маленькие детки Рэн и Вольтинуса, - прогрохотал голос Солнцемудра, - бесстрашные воины, умелые кузнецы и дивные певцы, между прочим! Им бы родиться во времена великих битв - цены бы им не было!.. Знаете ли вы, маленькие партизаны, что губит Нарнию?

-- Тельмар! - вызывающе крикнул Анукхас.

-- Тельмар только следствие, а не причина, - возразил кентавр, - во все века Нарнию губило одно и тоже: глупость и предательство ее собственных детей. И в первую очередь глупость, ибо большинство предательств зарождается от глупости самих предателей и происходит из-за глупости тех, кто их окружает. Сегодня ваша самоуверенность чуть было не ввергла Нарнию в войну, к которой мы не готовы. Следите за собой, чтобы в другой раз не ввергнуть ту самую страну, за которую вы готовы отдать жизнь, в пучину бедствий, гораздо более страшных, нежели Тельмар... - погладив курчавую бороду, Солнцемудр продолжал помягче, - я понимаю, что вам тяжела ваша судьба. Что делать! Мы говорили вашему отцу, что в наше время легких путей не бывает... Но одно я для вас могу сделать. Я отведу вас в одно древнее место, чья история, к стыду нашему, забыта. Оно всегда славилось способностью целить души. Пойдемте!

Солнцемудр окинул взглядом лица Вольтинусов: замкнуто-мрачное Анукхаса и опечаленное Вамблина, обеспокоено косившегося на брата. Кентавр незаметно вздохнул, легко, точно детеныша, взял на руки раненого лиса и, наклонившись, вошел в лес. Вольтинусы и звери двинулись за ним. Все были немного растеряны - о каком таком месте говорил кентавр, что сам решил проводить туда?.. А за их спинами вновь раздалось тихое печальное пение оставшихся в Долине кентавров...

...Лиственный лес незаметно сменился сосняком, потом сосны разом расступились, открыв взору пришедших прекрасное тихое озеро. Озеро Слез.

У братьев перехватило дыхание. Они никогда не бывали здесь и теперь стояли, позабыв обо всем на свете, не в силах отвести взор от жемчужных вод и белоснежных лилий, покачивающихся возле покрытых зелеными лапками вереска берегов...

Солнцемудр осторожно подошел к Озеру, опустившись на колени, напился из него, и помог напиться удобно устроившемуся в сильных огромных руках лису. Остальные звери один за другим последовали их примеру, а кентавр, повернувшись к ошеломленным гномам, сказал:

-- На моей памяти и на памяти моего отца никто не жил на Озере постоянно, но в дни смятений и скорби нарнийцы часто приходили сюда и всегда получали утешение. Вас же я благословляю здесь поселиться...

И гномы остались на Озере. Со временем его тишина принесла мир в сердца братьев, залечила понемногу душевные язвы. Лишь печали не позволили Вольтинусы раствориться в ласковом шелесте и плеске Озера Слез...

Целыми днями братья работали в кузнице, пели и сочиняли баллады, время от времени принимали гостей, просивших выковать что-нибудь для дома, грустили и мечтали о Прошлых Днях, как они их себе представляли...

Так, совсем незаметно, прошло несколько лет. И вот однажды светлым весенним днем гномы сидели на берегу Озера. С ними были друзья их детства: ослепительно рыжий лис Сполох и два брата-барсука Груздь и Желудь. Гномы только что спели новую балладу и теперь приятели ее неторопливо обсуждали.

-- Удивляюсь я на вас: пишете баллады про старые времена, а слово "человек" у вас и не встретишь, - проворчал Груздь. - Ведь все Старые Короли были людьми!

-- Да, так говорят, - лениво ответил Анукхас, вытягивая ноги в желтых кожаных сапогах.

-- Они были людьми, - настойчиво повторил барсук, - родичами орландцев.

-- Возможно. Да только сегодня ничего хорошего от людей ждать нам не приходится. Даже от орландцев, которые сидят в своих горах и , говорят, воюют там с людьми Юга.

-- Все это так. Да только пока люди не вернуться на Королевский Престол...

-- Не будет в Нарнии счастья? Ой, барсук, сколько можно... - начал было Анукхас, но лис перебил его:

-- Кстати, о людях - сюда идут, - поводя носом шепнул он.

-- Люди?! - гномы мгновенно схватили луки.

-- Они самые...

-- Не понимаю, - возбужденно зашептал рыжий гном, - почему в таких нельзя стрелять? Они сами сунулись в лес и их никто не станет разыскивать...

-- Этого мы как раз не знаем, - оборвал его Желудь, - пропадет любимый сын какого-нибудь лорда, и будут тут сновать люди, разыскивая его по всему лесу - оно нам надо?

-- Ой, напридумываешь ты всего, полосатый!..

Еле слышно переговариваясь, друзья скользили между деревьями и вскоре увидели их. Это были мужчина и женщина в зеленоватых дорожных одеждах. Мужчина был высок, черноволос, с типично тельмаринскими резковатыми чертами лица. Женщина, напоминающая маленькую темную птичку, скорее походила на орландку.

-- Они идут прямо к Озеру, - прошипел Анукхас.

-- И что с того? - отозвался барсук.

Через несколько минут люди действительно вышли из-под сосен и замерли в восхищении.

-- Никогда не видел ничего подобного! - прошептал мужчина, нежно прижав к себе жену.

-- Знаешь, Левиан, - ответила она, - мне кажется, я могу рассказать историю этого Озера.

Левиан восхищенно и вместе с тем лукаво взглянул на молодую женщину и, преувеличенно галантно кланяясь, произнес:

-- Думаю, ты можешь рассказать историю всего, о чем стоит рассказывать. Я весь в внимании, о прекрасная сказительница Оззл.

С этими словами Левиан опустился на траву. Женщина села рядом с ним и начала свой рассказ, не подозревая, что в двух шагах от нее сидят еще пятеро внимательных слушателей.

"Однажды, - не то говорила, не то напевала она, - у орландского короля Нума родилась дочь, и она была столь прекрасна, что назвали ее Лилиан, в память о легендарной красавице древности. Когда Лилиан минуло семнадцать лет, к ней посватался храбрый и красивый юноша по имени Дар.

Незадолго до свадьбы Лилиан гуляла в бескрайних лесах своей родины. Неожиданно на тропу выскочил огромный волк и, не успела отставшая свита опомниться, как он схватил принцессу и скрылся в чаще.

Волк этот был старый оборотень Граг, и принцессу он украл для своего сына, который, к счастью, в это время разбойничал где-то на западе.

Граг унес Лилиан в Нарнию, в свою пещеру на самой границе. Там, посреди дремучего леса, Лилиан прожила несколько месяцев, проливая горючие слезы, простирая белоснежные руки к далекому Дару и трепеща от мысли, что сын Грага вернется прежде, чем Дар отыщет ее. Слезы Лилиан быстрым ручьем бежали из пещеры в низину, и там, среди величавых сосен, родилось прекраснейшее в мире озеро - озеро Слёз.

Обезумевший от горя король Нум, верные слуги и несчастный Дар тем временем безуспешно пытались отыскать похищенную принцессу. Наконец нарнийские дриады рассказали юноше о Граге. Никто из них, правда, не видел Лилиан, но Дар решил разыскать оборотня. И надо же было такому случиться, что он пришел к пещере в тот же день, что и сын Грага! Не раздумывая Дар вступил в неравный бой. Битва длилась целый день. Юноша сумел одолеть и Грага, и его сына, но и сам был смертельно ранен и на другой день скончался на руках у плачущей Лилиан. Принцесса сама, своими нежными руками похоронила возлюбленного на берегу Озера Слез, втащила в пещеру тела оборотней, завалила вход камнями и построила себе шалаш возле могилы Дара.

Вскоре слух о прекрасной отшельнице достиг Орландии, и король Нум смог наконец обнять свое любимое дитя. Но Лилиан отказалась возвращаться в отцовский дворец и прожила одна на берегу озера Слез до самой смерти, которая открыла ей двери в Страну Аслана, где ждал ее Дар. Вместе с ним она и живет теперь у Великого Льва среди других героев древности"...

Легенда кончилась. Помолчав немного, Левиан сказал:

-- Мне кажется, я нашел способ проверить, об этом ли Озере говорилось в твоей легенде.

Он подошел к Озеру, зачерпнул ладонью его хрустальной воды и, отведав, повернулся к жене:

-- Попробуй, Оззл! Это ведь не моя фантазия - она действительно солоноватая?

Пока Оззл пила, Левиан встал и огляделся вокруг:

-- Знаешь, о чем я думаю сейчас, дорогая? Я думаю, что никогда в жизни мы не найдем места прекраснее для постройки нашего дома...

-- Здесь?! О, Левиан, - и женщина порывисто обняла мужа.

-- Да, здесь. Построим резной домишко, как те древненарнийские, которые ты рисовала... В конце концов когда-то же надо закончить Странствие...

Пятеро зрителей бесшумно отошли в глубь леса.

-- И что вы скажете?! - Анукхас просто задыхался от сдерживаемой ярости.

-- Думаю, нужно сходить к кентаврам, - ответил Желудь, почесывая ухо.

-- Мне кажется, мы вполне могли бы выжить их отсюда не убивая, - подал голос Вамблин, - рушить их постройки, уносить припасы... Такие люди должны сообразить, что Озеро не хочет их принять...

-- Возможно именно так мы и поступим, - степенно ответил барсук, - но сначала - к кентаврам.

-- Тогда пошли, - коротко бросил Анукхас, поднимаясь на ноги.

-- Солнцемудр! - голос рыжего гнома прозвучал резко в мирной тишине долины. В ответ издали донесся грохот огромных копыт кентавра - на сей раз Солнцемудр прискакал один.

Он молча выслушал рассказ Желудя о людях и легенду, которую пересказал Вамблин, запомнивший ее едва ли не слово в слово.

-- Гномы предлагают выжить людей с Озера, - решился прервать воцарившееся после рассказа молчание барсук, - а мне так жалко. Но там и не моя нора. Что ты скажешь?

Кентавр повернулся к гномам и медленно произнес, глядя прямо в глаза Анукхасу:

-- Этих Людей вел сюда Аслан и тронуть их, значит навлечь на себя Его гнев. Кроме того, их судьба переплетена с вашей. Если желаете добра себе - не гнать их должны, а оберегать, - с этими словами Солнцемудр отвернулся от друзей и неспешно поскакал вдаль.

Когда стук копыт затих Анукхас, длинно и замысловато выругавшись, направился в обратный путь.

Первым желанием рыжего гнома было уйти с Озера и забыть о пришельцах. Но, вернувшись в пещеру, он уступил просьбам брата и остался на "последнюю ночь", потом на "последний день", а дня через три они с Вамблином решили перенести в лес только кузницу, а не жилище. С тех пор днем, когда люди строили дом и разбивали огород, гномы трудились в кузнице или бродили по лесу, а к вечеру возвращались и часами слушали песни и рассказы Оззл. Многие ее легенды они знали и сами, но некоторые - чаще всего повествующие о нарнийских людях, Вольтинусы слышали впервые. С мрачноватым интересом гномы присматривались к жизни существ, с которыми столько лет враждовали. До сих пор люди представлялись им чем-то мало отличимым от лесной нежити, которая, обладая умом, иногда даже большим, чем у обычных нарнийцев, была не способна ни сдержать слово, ни бескорыстно сделать даже самую малость, ни просто пожить спокойно, не грызя себя самих и тех, кому выпало повстречать на пути эту безумную братию... Но наполненная радостью и любовью жизнь Левиана и Оззл мало чем отличалась от жизни нарнийцев. Более того, с каждым днем эта семья все больше напоминала братьям их собственных родителей... На эту - почти безумную, на взгляд их самих мысль Вольтинусов навела привычка Оззл (ни у кого, кроме Рэн, ими прежде не виданная) молиться словно по какому-то правилу, благословляя наступивший день, пищу, сон, дорогу... Или надолго застыть с удивительно просветлевшим лицом, глядя на восток или просто в небо...  Когда же, через несколько лет, Оззл стала учить молитвам подрастающую Киланию, гномы вновь с болью вспоминали собственное детство и долго дивились, как эта женщина додумалась до того же, что и их милая мудрая мама...

Как совершенно правильно догадалась Килания, к тому времени, когда подросла она, гномы уже достаточно изучили новых соседей, чтобы решиться окончательно вернуться на озеро и показаться девочке.

Вамблин даже иногда предлагал поговорить с Киланией, но рыжий гном резко возражал, что ребенок должен знать свое место, и если они - как он, Анукхас, искренне надеется - не надумали наниматься в няньки к человеческому детенышу, то Килании и в голову не должно приходить сесть им на шею - хватит и того, что эта дылда глазеет на них и топает вокруг, словно двадцать великанов...

Когда однажды ранней весной в горах раздался грохот, братья, пившие травяной чай в пещере, поспешно вышли наружу, пытаясь понять, что именно происходит и, главное, где. Удостоверившись, что катящаяся с соседней горы лавина не пойдет сюда, гномы хотели уже вернуться к недопитому чаю, как вдруг сквозь грохот им послышались отчаянные крики. Тут же со всей отчетливостью вспомнилось, что именно в ту сторону не больше часу назад ушли соседи... Не сговариваясь гномы метнулись в пещеру, схватили лопаты и аптечку и бросились на шум. Краем глаза они отметили бледность друг друга...

В тягостном молчание бродили гномы среди грязного снега и камней, и наконец откопали тела взрослых и раненую девочку. Перевязав, выросшего уже с них ростом, ребенка и отнеся его в дом на сооруженных из плащей и веток носилках, гномы похоронили Левиана и Оззл. Обоим хотелось что-то сказать, но слов не находилось. Неловко было говорить друг другу об ужасе от нелепой смерти людей и о жгучей жалости к ним. И было стыдно перед умершими и за то, что когда-то сами желали им гибели, и за то, что сейчас не получалось не думать о пророчестве кентавров, связывающем их судьбы...

Больше года опекали гномы осиротевшую девочку. Страшно подумать, сколько хлопот вошло в их жизнь! Деревянный дом и огород требовали постоянного ухода и надзора. А этот огромный, нелепый ребенок... Анукхас хорошо помнил слова матери: "Как ты не понимаешь! Вамблин маленький, он должен есть кашу, должен есть суп, иначе он заболеет. А как я его уговорю, если ты будешь есть что-то иное? Он же всегда подражает тебе..." Свалившийся им на голову прожорливый кукушонок для человека был невелик, а значит тоже должен был есть и кашку, и супчик, и все такое. Братья, конечно, умели готовить и причем более чем неплохо (гномы считают делом чести уметь содержать и себя и других в любых условиях), им даже приходилось иногда возиться со всевозможными мохнатыми или пернатыми сиротками, покуда их не удавалось пристроить в какие-нибудь женские лапы или руки, но постоянно присматривать за говорящим детенышем, которого нельзя посадить в какой-нибудь ящик... У Анукхаса не хватало слов, чтобы вечерами, когда Килания была уже отправлена спать, высказать брату все, что он думает об их судьбе и о девочке. Вамблин отмалчивался - брат знал о его привязанности к Килании, а лишний раз напоминать об этом, гном не видел смысла.

При заботливом уходе братьев девочка поправилась быстро. Но тоска по родителям долго не оставляла ее. Когда гномы были рядом, девочка как-то отвлекалась от своего горя, но, оставаясь одна, заливалась слезами. Вамблин предложил было переселить Киланию к ним в пещеру, но Анукхас возмущенно ответил:

-- Чтоб я пустил к себе эту кукушку?! Да ни за какие сокровища! Лучше уж мы будем спать у нее, пока она не научится сидеть одна!

И тем же вечером рыжий гном хмуро объявил девочке, что, если она ночью будет спать, а не реветь, они останутся ночевать у нее.

Килании, не привыкшей скрывать свои чувства, огромного труда стоило не закричать на весь лес и не кинуться обнимать гномов с каждым днем все более горячо любимых ею. Но печальный опыт показывал, что как бы заботливо ни вели себя с нею братья, ничего подобного они ни в жизнь не допустят...

Общение с новыми наставниками часто озадачивало девочку: она никак не могла до конца примириться с отведенной ей ролью беспомощного и бессловесного птенчика. Если молчать Килания, напуганная угрозами оставить ее одну, как-то научилась, то попыток что-то сделать для гномов она не оставляла никогда. Конечно, предлагать найденные ею цветы или ягоды Анукхасу девочка не решалась, но, выждав минуту, когда Вамблин оставался один, Килания с завидным упорством пыталась всунуть свою добычу ему, а темноволосый гном с каким-то даже испугом отказывался. Правда, к концу года Вамблин с Киланией нашли выход более-менее их устроивший: ягоды и орехи гном принимал, тихо благодарил, не поднимая глаз, и быстро прятал в рот или карман. А цветы, травы и камешки девочка расставляла в своей комнате - ведь гномы ночевали именно там. Но ей все равно было грустно, потому как получалось, будто она собирает все это для себя..

И все же, как бы ни печалили девочку смерть отца с матерью, невозможность приласкаться и самой порасспрашивать гномов, Килания нередко чувствовала себя счастливой и по своей воле ни за что бы на свете не ушла от своих странных друзей, от их песен и легенд о Старой Нарнии, от их музыки, напоминающей вспыхивающие в свете костра руны и узоры на ножнах и рукоятях, на поясах и кубках, выкованных их руками, маленькими, сильными и изящными одновременно...

Приход Викзарна был для жителей Озера полной неожиданностью. Вольтинусы видели этого сурового человека несколько лет назад (они тогда собирались послать кого-нибудь к кентаврам - нельзя же было допускать нашествие людей в самое сердце Старой Нарнии! - но тут, из разговоров соседей, поняли, что Викзарн не только не горит желанием жить на озере, но и в лес пошел только чтобы взглянуть на сестрицу). Гномы не особо боялись, что Килания расскажет дяде о них, понимая, что Викзарн скорее всего ей и не поверит, но уж в любом случае ничего не передаст презираемым им тельмаринцам...

-- Он ведь заберет девочку, - печально сказал Вамблин.

-- Ну и что. Человеку надо расти среди людей, -- хмуро отозвался Анукхас, но в его голосе не было обычной уверенности. Однако Вамблин не стал продолжать - он и сам думал, что девочке с людьми будет лучше.

В это время прибежала запыхавшаяся Килания:

--Дядя просит меня сходить вместе с ним к бабушке с дедушкой. Он говорит, что мне надо их утешить, ведь они будут очень плакать из-за.. из-за мамы, -- голос девочки предательски дрогнул, но она хорошо помнила - гномы слез не любят, -- я там погощу, ладно?

Братья молча кивнули.

- Вы же примете меня обратно? Я приду совсем скоро!

Гномы переглянулись и кивнули вновь.

Часть III  Спасители Нарнии

Обратно: Часть 1